Метаязыковая рефлексия и метатекст как продукт метаязыкового сознания являются объектом активного обсуждения в научной литературе. Метаязыковое сознание, под которым понимают «набор более или менее осознанных представлений рядовых носителей языка о самом языке в его разных проявлениях» [3, с. 5], будучи формой обыденного общественного сознания, расценивается как органическая часть национальной ментальности. Понимание метатекста в широком и узком смысле было рассмотрено А. Вежбицкой, которая отмечает, что «комментатором текста может быть и сам автор», что «высказывание о предмете может быть переплетено нитями о самом высказывании» [1, с. 404]. Наряду с термином «метатекст», в котором вербализуется метаязыковое сознание, употребляются и такие термины, как метаязыковой контекст, метаязыковая конструкция, метаязыковое высказывание и получивший широкое распространение термин «рефлексив». Многие работы, посвященные результатам метаязыковой деятельности, выполнены на материале медийных текстов: именно в текстах масс-медиа оперативнее всего отражаются метаязыковые реакции носителей языка на активные языковые процессы современности, на языковые инновации. Однако не меньший интерес представляет исследование метаязыковых контекстов в художественном тексте. Так, по мнению М. Р. Шумариной, «Метаязыковая рефлексия в художественных текстах может рассматриваться как особая разновидность знания о языке...» [5, с. 10]. По наблюдениям исследователей, рефлексивы здесь служат реализации авторского замысла, они отражают авторскую позицию и выполняют различные функции. Объектом нашего исследования явился метатекст в его конкретных проявлениях в пространстве художественного текста - в романе Д. И. Рубиной «Одинокий пишущий человек» [4]. Этот роман Д. Рубина назвала «книгой о книгах», или в дефисной передаче это книга-о-книгах или книга-как-книга (с. 10 - здесь и далее ссылки в круглых скобках даются на названный роман): «Литератору, пишущему книги-как-книги, ...» (с. 230). «... и начав с чего-то подобного, вдруг написать книгу-как-книгу» (с. 230). Поскольку роман «Одинокий пишущий человек» - это книга-о-книгах, то вполне естественным является метаязыковое осмысление многих понятий, относящихся в целом к литературе, к литературному творчеству, при этом подтвержается наблюдение, сделанное М. Р. Шу-мариной: «Для метаязыковых контекстов в художественной речи оказывается важным не столько научная корректность лингвистического комментария, сколько его эстетическая мотивированность» [5, с. 10]. Так, Д. Рубина применительно к своим книгам дает собственно авторское обоснование жанровой принадлежности ряда художественных текстов, которое может не совпадать с научным понятием данного жанра. Например, «А затем рождались картины и мои не совсем привычные тексты, которые я придумала называть «новеллами. ... Мои путеводные новеллы» (c. 439). Здесь же она поясняет, почему это не рассказы, а новеллы «вопреки классическому определению этого жанра»: «Рассказы - это некие истории, изложенные компактно и стремительно». Ее, как она их называет, «путеводные новеллы ... демонстрируют неторопливое движение и все то, что попадает в обзор человека путешествующего» (с. 493). В одном из интервью Д. Рубина назвала свой роман «Синдикат» романом-комиксом. На замечание интервьюера о том, что «высоким литературоведением этот жанр не принимается, считается низким жанром...», Д. Рубина ответила: «Комикс здесь не в буквальном смысле, это не рисованные картинки. Это литературный жанр, в общем-то изобретенный мной» (https://www.znak.com/201729/pisatel_dina_rubina_o_zhizni_ tvorchestve_religii_i_cenzure). Размышление о художественной литературе, то есть о книгах-как-книгах, Д. Рубина заканчивает метаязыковым выводом: «Что сюжетные произведения, то бишь беллетристика, смещаются в более массовую, коммерческую, невысокую литературу» (с. 177). Не вписывается в рамки научного определения и такое явление, как «встреча писателя с читателем», которое Д. Рубина определяет как «особый жанр, академический. Например, в Германии это даже имеет название, называется «Чтение» (https://www.znak.com/2017-05). Не вызывает сомнения тот факт, что актуализация относящихся к литературному творчеству понятий в виде метаязыкового их представления обусловлена авторскими интенциями, в том числе и авторским замыслом реализовать эстетический потенциал рефлексивов. Например, литературное творчество представлено Д. Рубиной в виде модификации прецедентного феномена: «Словом, литература - опиум для народа, особенно для того, кто где-то что-то напечатал» (с. 18). В разных интервью с Д. Рубиной можно встретить метаязыковое осмысление таких понятий, как «художник» - «это своего рода гейзер, который в те моменты, когда некие подземные силы подступают к его воображению, создает свой мир»; «автор» - «это существо глубоко уязвимое. Автор - это почва, из которой произросли герои, замыслы, огромный мир романа». Метафорическое представление этих важных для творческого человека понятий находит продолжение и в романе «Одинокий пишущий человек»: «Ведь писатель - это такая мощная перерабатывающая установка, производящая ценные изделия из вторсырья» (с. 120). «Писатель - прежде всего инструмент, предназначенный для создания текста» (с. 126). Подобные рефлексивы выступают в качестве конструктивного компонента в тексте романа. Метафорическое оформление рефлексивов у Д. Рубиной подтверждает сделанное М. Р. Шумариной в целом для литературных текстов наблюдение о том, что рефлексивы выступают и «как элемент эстетически организованного целого» [5, с. 5]. характерным для Д. Рубиной приемом является обращение к метафорическим моделям с понятийными образами «природы», а чаще «механизма». Так, соглашаясь, что какие-то очевидные принципы профессии передать можно, Д. Рубина вводит выраженный метафорически рефлексив с «механистической» метафорой: «каноны, приемы, натруженные схемы - обиходный набор отмычек крепкого середняка» (с. 13). Не случайным в романе представляется метатекст, получивший название «От какой гайки этот болт» (с. 308), в котором представлен «писатель за работой»: «Да что там: это просто бездушная скотина! Самый безжалостный тип в строительной бригаде, именуемой писатель за работой» (с. 310), где в контекст «механистической» метафоры вводится метафорический образ «строительство». И писательство как процесс она может представить в виде приземленного «строительного» образа: «Но вообще, знаете, я же очень опытный человек, я пятьдесят лет строгаю эти табуретки» (https://www.golosameriki.com/a/interview-dina-rubina/5724383.html). Собственно писателю (в романе он выделен графически - курсивом), «вольному художнику с полетом воображения», противопоставлен тот же самый писатель, определяемый автором как «главный конструктор, архитектор, инженер ...да хоть сантехником его назовите ...» (с. 308). Для Д. Рубиной все используемые ею номинации писателя предстают в одном лице, которое она представила в виде дефисной конструкции: «архитектор-инженер-механик» (с. 309), свидетельствующей о том, что они воспринимаются ею как единое целое, как «субстанция практически бестрепетная» (с. 308). Среди конструктивно значимых для исследуемого текста рефлексивов, одновременно выполняющих в этом тексте эстетическую функцию, отмечаем метаязыковые высказывания, построенные по типу дефиниции: х - это Y. Их функцию можно связать с семантизацией объекта речи, в содержание которого вкладывается авторское оценочное суждение, а в структуру вводится связочное слово «это». Так, творчество в целом Д. Рубина оценивает как «чистилище, настоящий ад» (с. 136). «Подлинный успех - это божество, которому надо приносить ежедневные жертвы напряженной работой» (с. 20). А афоризмы для нее - «это изюм литературы. Они высушиваются от лишней влаги и доводятся до кондиции самой биографией писателя» (с. 110). Рассуждение об афоризмах она заканчивает следующим метавысказыванием: «А выглядит - как тот самый экспромт, о котором Пушкин говорил, что он должен быть тщательно продуман» (с. 111). Наличие метафорически представленного медиатекста можно отнести к типичному для Д. Рубиной художественному приему. Эта манера письма свидетельствует о том, что в художественном тексте все элементы обусловлены авторским замыслом, актуализирующим с помощью рефлексивов определенные смыслы в тексте. Например, создание нового произведения осмысливается посредством приема аллюзии («Голое платье короля» Е. Шварца): «Втайне он понимает, что абсолютно гол, и потому идет в своем новом платье (то бишь с новым романом) как в страшном сне, как на казнь ...» (с. 29). Или определение стиля писателя как «его походка, манера говорить, дышать и двигаться» (с. 272) очень многое объясняет в творческой манере автора произведения. Все приведенные выше метаязыковые контексты свидетельствуют о том, что комментируемые и интерпретируемые понятия являются очень важными в целом для авторской картины мира. Не случайно Д. Рубина дает свою авторскую интерпретацию отмеченным номинациям, далекую от собственно словарных дефиниций. Значительный по объему метатекст представлен в романе высказываниями, в которых слово оценивается с точки зрения его смысловой уместности/неуместности, точности словоупотребления, стилистического потенциала. Надо полагать, что рефлексивно выделенные слова и выражения не случайно актуализированы в содержательной структуре текста. Используемые Д. Рубиной метаоператоры, выступающие в функции строевого компонента метатекста, создают эффект непринужденности общения в ситуации, когда идет уточнение обсуждаемого явления с помощью более подходящих по смыслу слов. Не случайным является ее заявление о себе как писателе: «Я - писатель, человек точных деталей и точных формулировок» (https://snob.ru/profle/25310/blog/51054), что находит подтверждение в разнообразных по своей структуре и смыслу метаязыковых высказываниях. Необходимость в рефлексивах может объясняться тем, что писатель должен отстаивать свое право на употребление именно данного, пусть и не литературного слова в тексте, потому что именно оно отвечает авторскому замыслу. Например: «... разъясняю, что означает то или иное слово в данном контексте, растолковываю, что такое «земеля» и почему это не то же самое, что «земля»; и почему жутковатое слово «спиногрыз» по отношению к ребенку не означает ничего людоедского, а имеет вполне ласковую коннотацию» (с. 221). Метаязыковая деятельность представляет собой осознанный процесс поиска (подбора) наиболее подходящего слова, что находит выражение в использовании соответствующих метаоператоров. Например: «Да и сама я ушла в запой. ...как это получше сказать? ...иссушающей тяги самовыражения через слово» (с. 24). Авторская позиция, отраженная в метаязыковых контекстах романа, проявляется и в высказываниях с метаоператорами, уточняющими смысл сказанного. Например, высказывания с «иначе говоря», «иными словами» предстают как уточняющий вывод к прежде сказанному: «Печать окружения, иначе говоря, печать местности, где мы растем и взрослеем...» (с. 87). «Иными словами, мы просекали контекст - это был контекст мировой литературы» (с. 223). близкими по функции являются метаоператоры «точнее сказать» / «точнее назвать»: они употребляется для указания на слово или выражение, которое уточняет сказанное ранее, является более предпочтительным для передачи соответствующего смысла. Например: «Если же вы имеете в виду взросление в бурной и разношерстной толпе персонажей, среди которых проходила моя ташкентская жизнь, точнее назвать это не мудростью, а, скорее, гибкостью» (с. 86). Авторский комментарий можно расценить как своеобразный контроль за своей речевой деятельностью, что может специально подчеркиваться при выборе наиболее подходящего слова или при уточнении смысла сказанного от «своего имени»: «Однако в моих отношениях с читателем есть еще одна сторона - трогательная и волнующая. Я бы сказала - захватывающая!» (с. 244). «Всё это не обязательно знать посторонним или, как я мысленно их называю, «внешним людям» (с. 120). Иронически оценивая некоторые высказывания, относящиеся к своей жизни, Д. Рубина вводит стилистически маркированный метаоператор: «Так, говоря высоким штилем, взошла моя сомнительная звезда и завершилась моя жизнь. В смысле - нормальная жизнь» (с. 17). Автор сочла необходимым завершить высказывание еще одним уточняющим высказыванием с метаоператором «в смысле». В метаязыковой деятельности Д. Рубиной наблюдается переключение и на «чужой язык», что связано с идентифицирующей функцией метаязыкового сознания. Достаточно часто она прибегает к метаоператорам, вводящим чужую речь, - «как говорят» / «то, что называют / называется». При этом важным для нее является не просто формулировка обезличенного мнения, скрывающегося за «как говорят»/ «как называют»: метаоператор может включать ссылки на реальное лицо, кому принадлежит высказанное Д. Рубиной мнение. Иными словами, присутствует указание на субъект метаязыковой рефлексии. Это может быть профессиональное мнение, например, «Вероятно, кто-то из психологов назвал бы это детской травмой принуждения к труду» (с. 24). «На издательском сленге подобные письменные дебаты с радетелями нравственности называются «обратной связью» (с. 204). «В профессиональном сленге разведывательных кругов есть такое понятие: «работа на земле» или «работа на холоде» ... (с. 464). «А мистика это, «синхронизация» (кажется, так называют совпадения психологи») (с. 503). Присутствует и указание на конкретное лицо: «Кто бы помнил сегодня навязчивого брехуна, если бы не его нападки на Монтеверди, которые он называл высоким словом: критика» (с. 170). «Критиков тот (Максим Горький) любил примерно как и я, называя их евнухами, которые учат здорового мужчину делать детей» (с. 173). «Или, как говорил Эйнштейн, визитная карточка Бога - не так уж и важна» (с. 503). «Устроить из этого процесса, как говорит мой муж, - грандиозный кипиш» (с. 514). В ряде случаев выбор того или иного слова мотивируется отсылкой к некой коллективной точке зрения, например, к национальной принадлежности: «...что никакого писательского комьюнити (то есть сообщества, скажем же, наконец, по-русски) на деле не существует» (с. 151). большинство метаязыковых высказываний в романе являются небеспристрастными комментариями к актуализированным словам и выражениям, а передают одновременно оценочное авторское мнение. Так, И. Т. Вепрева относит к оценочным сообщениям высказывния с метаоператорами, которые она называет «речевыми стереотипами критики речи» [2, с. 28]. Среди них «строго говоря», «грубо говоря», «мягко говоря», являющихся дискурсивными маркерами. Д. Рубина наряду с «мягко говоря» («И такая вот, мягко говоря, странная девочка» (с. 49)) использует и близкие ему по значению модификации этого дискурсивного маркера, являющиеся развернутыми высказываниями: «Одинокий пишущий человек изначально странен и, как бы это помягче выразиться, диковат...» (с. 120). «Не могут сравниться с полномасштабными, на свой страх и риск, коммерческими зарубежными гастролями. Эта мягкая формулировка означает простое, огородно-сермяжное: срубить капусты на прокорм оглоедов» (с. 208). Стилистически маркированное вербальное выражение комментируемого выражения снижает его смысловую значимость. Приведенные метавысказывания подчеркивают осознанный характер метаязыковой деятельности, свидетельствуют о продуманном отношении автора к высказанному мнению по поводу лексической единицы. Как и высказывания с «в таком-то смысле / значении слова»: «На мое несчастливое счастье родилась я в семье с авторитарным отцом, деспотом - в отменно воспитательном смысле этого слова» (с. 24). «А любящие - они всегда идиоты в самом прекрасном значении этого слова» (с. 387). Вслед за И. Т. Вепревой можно утверждать, что введение в оценочное высказывание данных метаоператоров приводит к «аксиологической переориентации» [2, с. 54]: они указывают, как следует воспринимать слова «деспот» и «идиот», слова, которые, по выражению И. Т. Вепревой, обладают «сильной энергетикой отрицательно заряженного слова» [2, с. 54]. Возможность самовыражения, являющаяся сутью языковой рефлексии и проявляющаяся как в положительной, так и отрицательной оценочной интерпретации любого слова, в романе Д. Рубиной находит оформление с помощью специальных глагольных метамаркеров, среди которых как нейтральные (нравится / не нравится; люблю / не люблю), так и эмоционально-экспрессивные средства выражения оценки. Оценочные высказывания всегда субъективны, при этом для субъекта оценки они являются истинными, не требующими обоснования авторской реакции на оцениваемое слово: фиксируется лишь его неприятие, как, например: «Нужна активность (Еще одно слово, от которого меня корежит» (с. 231). Однако для читателя интересны те высказывания, которые сопровождаются аргументацией. Например, «Вот что мне действительно нравится, так это мое отчество: Ильинична. Оно льется вначале и так уютно приседает на окончании» (с. 61). Заметим, что в комментарии проявлено отношение именно к собственно вербальной стороне оцениваемого слова. Аргументом к высказанному мнению может выступать и риторический вопрос: «Я вообще терпеть не могу этого газетного, опросного, чиновного, безликого слова - разве оно хоть что-нибудь объясняет? - эмиграция» (с. 545). Разнообразны используемые в романе атрибутивные слова в роли оценочных средств, демонстрирующих различные типы оценочности метаязыкового комментария. Приведем несколько примеров. «Это сладкое слово «публикация» (с. 18). «Я проходила под снисходительным грифом «девочка небесталанная». Длинное, бесцветное, как глист, слово» (с. 18). «Ты, конечно, называешься «писателем», прозаиком (вот еще элегантное звание, но не забывай, ради бога, что, по сути, ты - разъездной торговец, в сущности - лоточник, которому необходимо продать свой товар)» (с. 204). Как правило, оценка слова зависит не столько от его вербальных качеств: на слово переносится отношение, которое вызывает обозначаемое этим словом явление. Однако Д. Рубина, как человек творческий, обращает внимание и на собственно вербальную сторону слова. Так, рассуждая о своем имени, она, как и в случае с отчеством, оценивает звуковой облик имени, то есть именно его вербальную сторону: «Всю жизнь меня - и среди друзей, и в семье - сопровождает звонкое «Динка»; даже странно стареть под этим задорным коротеньким именем» (61). При этом в метавысказывание включено и обоснование оценки, метафорически представленное автором: «Оно меня и сейчас устраивает ... «ловко и сжато укладывается на обложках моих книг, коротко-упруго, пружиной взлетает по корешку» (с. 61). Как известно, метаязыковое сознание реагирует на новые слова, поясняет и оценивает их. Эта традиционная функция метавысказываний характерна и для исследуемого художественного текста, в котором эта роль, скорее, заключается не столько в виде пояснения новых слов, сколько в оценочной реакции на эти слова, в основном отрицательной. Например, реакция на «кликните»: «Этот чудовищный сленг: кликни меня, я появлюсь» (с. 226). Подобная реакция, вызванная звуковыми ассоциациями, на слово «лайкать»: «... надо быть абсолютно глухим к родному языку, чтобы не услышать в этом непристойном словечке «лакать» и «лаять» (с. 230). В романе есть отдельная глава под названием «Лайкнуть, перепостить, забанить...» (с. 238-241), которую в целом можно охарактеризовать как метаязыковой комментарий к языковой ситуации в России и как отчетливо выраженная, естественно, метафорически, позиция по отношению к современным заимствованиям: «Это была женитьба с безоглядным переходом невесты в веру сильного супруга и его огромной семьи. Сейчас мы видим бешеный грозный натиск, миллионную кавалькаду, подминающую под себя сам строй русского языка» (с. 239). Метаязыковые высказывания, содержащие комментарий к обсуждаемому слову, являются не только одним из показателей ключевых слов эпохи, но и слов, занимающих доминирующее положение в «мыслительном пространстве» национального самосознания». В романе «Одинокий пишущий человек» Д. Рубина рассуждает о слове «Родина»: «Для меня слово «Родина» звучит несколько общо, несколько более расплывчато и грандиозно, чем я это чувствую» (с. 115). Как и в большинстве случаев, здесь мы наблюдаем явление, которое исследователи называют «единым когнитивно-коммуникативным процессом использования языка». В заключение приведем высказывание Д. Рубиной о словах: «нет такого слова, которого не должно быть в хорошем тексте. Слово не существует само по себе, оно обязательно существует в контексте. Это и жанр, это и настроение, это и сцена, и герои. Все слова прекрасны. Все» (https://www.golosameriki.com/a/interview-dina-rubina/5724383.html). Можно утверждать, что все слова и выражения в романе, являющиеся объектами метаязыковой рефлексии и получающие метаязыковую оценку, оказываются необходимыми конструктивными элементами эстетически организованного текста и способствуют реализации идейно-эстетического содержания романа.