В 2020 г. Р. Сенчин опубликовал сборник «Петербургские повести», куда вошли девять новелл, написанных автором с 1991 по 2020 гг. Названная таким образом книга неизбежно обращает к Н. В. Гоголю и буквально побуждает читателя к сопоставлению двух сборников, относящихся к разным эпохам [10]. Можно ли назвать «Петербургские повести» Н. В. Гоголя претекстом сборника Р. Сенчина? В центре повествования - образ города как живого организма и взаимосвязи героев, обитателей этого пространства в их притяжении к нему и отталкивании от него. Петербург двоится, будучи одновременно и «городом пышным», и «городом бедным». Гоголь продолжает пушкинскую традицию в изображении города и «маленького человека». По такому же маршруту идет Роман Сенчин. О. Г. Дилакторская пишет о традиции петербургской повести и о повестях Гоголя: «Во всех этих произведениях мир Петербурга и тип петербуржца заняли главное место. Здесь воссоздан художественный мир, как зеркало отражающий глубинные явления действительности, осмысленной в конкретных бытовых реалиях, в исторических приметах эпохи, одновременно поднятых на философский уровень обобщения» [2, с. 207]. Наименование Петербургские повести следует понимать в широком смысле этого понятия: как нарратив и даже как жанр [10, с. 332]. Классикой жанра являются, как известно, «Пиковая дама» и «Медный всадник» А. С. Пушкина; «бедные люди», «белые ночи» Ф. М. Достоевского и, конечно, повести Н. В. Гоголя. Зарождение традиции петербургской повести относится к 30-м гг. XIX века. Что изменилось в мире Петербурга и типе петербуржца за полтора века? Название цикла принадлежит не Гоголю. Напомним, что «Невский проспект, «Портрет», «Записки сумасшедшего» вошли в сборник «Арабески» (1835) вместе со статьями о музыке, живописи, скульптуре. «Нос» и «Шинель» увидели свет в 3 томе первого собрания сочинений Н. В. Гоголя (1842). Немногим позже под редакцией Н. А. Некрасова были изданы сборник «Физиология Петербурга» (1845) и «Петербургский сборник» (1846), не без влияния которых и придумалось общее заглавие для гоголевского цикла повестей. «Физиологию Петербурга» в двух томах составили «физиологические очерки» представителей натуральной школы: Д. В. Григоровича, Н. А. Некрасова, В. И. Даля, В. Г. белинского, И. И. Панаева и др. Очерки освещали петербургские углы, знакомили с разными петербургскими типами (дворник, шарманщик, фельетонист), с разных сторон показывали жизнь и быт Петербурга. Именно здесь, в «Петербургском сборнике», впервые была опубликована повесть Ф. М. Достоевского «бедные люди». То, как и о чем пишет Сенчин, ближе всего к жанру физиологического очерка. Он подробен в своих описаниях и психологических зарисовках города и его обитателей. Действие всех «историй о Ленинграде-Петербурге» [8, с. 4] разворачивается в конце 1980-х - начале 2000-х гг. Пожалуй, сборнику подошло бы и гоголевское название «Арабески», так как его составили мозаичные фрагменты из жизни современного Петербурга; иногда это всего один день («Общий день», «Ждем до восьми»), реалистические этюды, пронизанные воспоминаниями героев этих сюжетов. Однако в итоге эти эпизоды складываются в портрет современного города. Нарисованная автором картина не утешительна: однообразное течение жизни, общая атмосфера безнадежности и скуки, преимущественно минорный, мрачный фон. Эпиграфом к повестям Сенчи-на уместно было бы поставить пушкинские строки «Скука, холод и гранит», или - лучше - некрасовские строки «Мерещится мне всюду драма» из цикла, названного «На улице» (именно улица в городской лирике Некрасова является той площадкой, на которой происходят ежедневные человеческие драмы). Человеческая драма действительно совершается, а не «мерещится», в каждой из новелл Сенчина, что отражается в композиции сборника, открывающегося «предсмертной» историей «Оборванный календарь» (1999) об умирающей пенсионерке, пребывающей в тяжелом психологическом состоянии буквального ожидания физической смерти. Елена Юрьевна будто пролистывает свою жизнь, как календарь. Завершается сборник короткой повестью «Ждем до восьми» (2013), в центре которой описание последнего дня молодого человека в ожидании преждевременной и насильственной смерти. Герои рассказов и повестей писателя - это люди разных поколений и возрастов, люди разного социального положения: пенсионеры, режиссеры, служащие типографии, рок-музыканты, пьяницы и алкоголики, работники кафе и продавцы, наркоманы, библиотекари, дворники, учащиеся школы и ПТУ, студенты, лимитчики, бизнесмены, дембели, вернувшиеся воины-афганцы, киллеры, бомжи и многие другие персонажи, населяющие Ленинград-Петербург рубежа веков - пестрая разношерстная публика. В отличие от «Петербургских повестей» Н. В. Гоголя, многоликие петербургские типы конца XX века, представленные в новеллах Сенчина, не сконцентрированы на Невском проспекте. Необходимо подчеркнуть, как изменился состав населения Петербурга за полтора века. «Далеко не все персонажи являются петербуржцами, многие его герои совсем недавно приехали в город, это так называемая лимита, а вместо ремесленников-немцев Шиллера и Гофмана с Мещанской и Офицерской улиц - туркмены из Кушки: Камель Мухтаров, Ленур, Муртаз («Первая девушка»), живущие в общаге ПТУ на окраине города» [10, с. 333]. В «Петербургских повестях» кроме «улицы-красавицы» Гоголь много места уделяет описанию бедных окраин, встречаются и черные лестницы, «облитые помоями и украшенные следами кошек и собак» [1, с. 52]. Ф. М. Достоевский в «бедных людях» описывает прогулку Макара Девушкина сначала по Фонтанке (письмо от 5 сентября): «Народу ходила бездна по набережной, и народ-то как нарочно был с такими страшными, уныние наводящими лицами, пьяные мужики, курносые бабы-чухонки, в сапогах и простоволосые, артельщики, извозчики <…> Мокрый гранит под ногами, по бокам дома высокие, черные, закоптелые; под ногами туман, над головой тоже туман» [3, с. 100]. Затем герой выходит на Гороховую с богатыми лавками и магазинами. Н. А. Некрасов в стихотворном цикле «О погоде» также фиксирует контрастные картины и сценки. Принцип представления города у Сенчина продолжает традицию, начатую Пушкиным и продолженную Гоголем, Некрасовым, Достоевским, т. е. это тоже город пышный, город бедный, прежде всего. Он пишет о непарадном Петербурге окраин - Девяткино, Купчино, бывшие рабочие районы: метро Ломоносовская и Елизаровская, ул. Полярников, ул. Седова, Народная улица, проспект Энергетиков и др. Однако и парадный Петербург не обойден вниманием писателя - это Стрелка, Зимний, Адмиралтейство («Оборванный календарь»); Невский, Майорова («Аркаша»); Измайловский проспект, площадь Мира, Невский, улица Декабристов, Инженерный замок («Дочка»); Гостиный, Дворцовая, Эрмитаж («Общий день»); Васька, Площадь Восстания, Лиговка, Зимняя канавка, Рубинштейна («Обратный путь»); канал Грибоедова. Никольский двор, набережная Пряжки («Ждем до восьми») и др. Н. А. Некрасов мрачно описывает петербургские углы в одноименном очерке, Макар Девушкин ютится на кухне за перегородкой. Оговоримся, что в идейной направленности произведений Достоевского и Некрасова, место действия которых разворачивается в Петербурге, много общего и повторяющегося, дублирующего друг друга. Это темы бедности и нищеты, несправедливости, ущемления чувства собственного достоинства маленького человека, одиночества человека в мире, особенно неимущего, любовь и сострадание к людям, обитающим на чердаках и в подвалах, атмосфера тревоги. Социальные проблемы при этом выходят на уровень философских обобщений. «Арка. Один двор. Еще арка, второй двор, крошечный, в самые ясные дни сумрачный. <…> Вот навес над подвалом - жесть доржавела до дыр, - а вот и дверь. Деревянная, двустворчатая, но одна створка приколочена к коробу <…> На лестнице пахнет прелью, как и тогда. Может, так же пахло и двадцать лет назад, и сто двадцать» [8, с. 198]. Это рассказ о жилье в Петербурге 1990-х гг. («Обратный путь»), причем в центре, на Четырнадцатой линии Васильевского острова. Максимально реалистично Сенчин рассказывает дальше о коммунальном быте, и кажется, что никаких изменений со времён Некрасова и Достоевского не произошло. Те же бедные люди, униженные и оскорбленные, те же трущобы, грязные подворотни, лестницы, дворы, и те же проблемы заботят героев: неудачи, одиночество, тоска и уныние, болезни, унижение, мысль о том, как прожить завтрашний день. Но разница все же есть. В рассказе «Общий день» безработный Рома думает о том, чтобы занять деньги. Но это не альтруист Макар Девушкин, не Раскольников, думающий о других несчастных, не сострадательный лирический герой Некрасова. Роме нужны деньги не на еду, не для того, чтобы помочь матери, он мечтает «прикупить гашика» и «упасть на хвост» [8, с. 127] кому-нибудь из знакомых. «Живу, ничего не соображая и не желая» [8, с. 107], - равнодушно и цинично сообщает о себе герой, новый «лишний человек» XX века, паразитирующий за счет старой матери, умудряющейся подрабатывать в трех местах. Конечно, у разных героев Сенчина свой Петербург. Героиня рассказа «Оборванный календарь» вспоминает, как «усталость пропадала, стоило постоять у Невы, послушать размеренные удары волн о гранит, увидеть на противоположном берегу Зимний, Адмиралтейство; так приятно было посидеть на скамейке на Стрелке, рассматривая в сотый раз шпиц Петропавловского собора» [8, с. 22]. Если героями «Петербургских повестей» Гоголя являются художники и чиновники, то и среди героев Сенчина есть художники - в широком понимании XX века - это люди искусства и романтики: талантливый режиссер («Дочка», 2006), рок-музыканты («Аркаша», 2018). Заметим, что эти две истории самые светлые и жизнеутверждающие в глубоко пессимистичной в целом книге Сенчина. Чиновников как таковых нет, но можно говорить об их современных ипостасях в виде служащих, таких как скромный работник типографии, например, и начинающих бизнесменах. В гоголевском мире Петербурга художники не выживают. Романтик Пискарев, столкнувшись с жестокой прозой жизни, продажностью всего и вся, не может смириться с открывшейся для него реальностью, что приводит к трагическому финалу. Герои Сенчина иные. Один из них, застенчивый и нерешительный Сэн, влюбившись («Первая девушка»), боготворит свою «святую любовь, несбыточную мечту» [8, с. 149], но быстро адаптируется к новым условиям жизни, мимикрирует, приспосабливается. Чтобы «вписаться» в «новый, дивный мир», не чувствовать себя изгоем и белой вороной, он совершает отвратительный, «болезненный и необходимый шаг, благодаря которому, - как он говорит о себе, - смог жить вместе со всеми, принял законы этого мира и сбросил с себя лишнее, мешающее эти законы принять» [8, с. 142-143]. В самом начале повести Сэн мечтает об одном лишь прикосновении к предмету своей любви и желаний, «царице», «божеству», «солнцу», как он именует девушку в своих мечтах. «Мне казалось, - рассуждает он, - что этого прикосновения хватит мне на всю дальнейшую жизнь…» [8, с. 142]. Как это похоже на восторженное восклицание героя раннего Достоевского: «Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..» [4, с. 59]. Романтические мечты юноши вызывают аллюзию с восторженным утверждением робкого Мечтателя из сентиментального романа «белые ночи» Ф. М. Достоевского (с поправкой, конечно, что Сэн не бесплотный романтический герой XIX века, а представитель века сегодняшнего, не стесняющийся естественной физиологии). Тем разительнее и жестче контраст между двумя ликами Сэна в начале повести и в ее финале. Петербургская реальность рубежа XX-XXI столетий жестока, груба и цинична. Романтический конфликт мечты и действительности на языке сленга XX века отливается в грубое резюме: «… всему миру я не по кайфу, и он мне, какой вот он есть, тоже» [8, с. 130]. Эти слова произносит тридцатилетний алкоголик, человек, не нашедший своего места в жизни, герой рассказа-исповеди с символическим названием «Ничего» (1996). Название неоднозначно, в контексте всего сборника его можно понимать по-разному. Но в этих словах можно услышать отголосок проклятых вопросов, мучивших героев Достоевского - Раскольникова, Ивана Карамазова. Вернемся к композиции цикла. Рассказ «Ничего» является центральным рассказом «Петербургских повестей». Монолог-исповедь героя затрагивает болезненные актуальные темы социальной несправедливости, например, характерную черту жизни современного города он определяет так: «Теперь все заняты проблемой респектабельности, все хотят выглядеть и жить респектабельно» [8, с. 128]. Исповедь Мармеладова во второй главе романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» (первоначальное название «Пьяненькие») есть ближайшая параллель к этому рассказу. Грустно, что эта сторона российской жизни продолжает быть актуальной в XXI веке. Впрочем, не только она. Идея «ничего» как метафоры и символа существования современного человека, в данном случае, петербуржца, звучит во многих повестях сборника. Например, героиня «Оторванного календаря», вспоминая прошедшую жизнь, с горечью резюмирует, что «ничего-то действительно счастливого не было» [8, с. 16]. Ее настоящее составляют боль и отрицательные эмоции: прощание с городом, в котором прожита вся длинная жизнь, ненависть к такой же старухе, как она, раздражительность и зависть к молодости племянницы, воспоминания с неутешительными и жуткими выводами: «и в итоге-то - ничего. Ничего, что бы осталось непоколебимо-важным, отрадным…» [8, с. 21]. Если в «Первой девушке» Сенчин диагностирует: «Я стал смелым и грубым, и люди приняли меня за своего» [8, с. 151], то в «Ничего» он выносит лаконичный и страшный приговор городу и миру: «для дыхания здесь нужно озлобиться» [8, с. 135]. В этих словах читается мрачная достоевщина и мерещатся нервные, противоречивые, озлобленные герои писателя: парадоксалист («Записки из подполья»), Нелли («Униженные и оскорбленные»), Долгорукий («Подросток»), Настасья Филипповна («Идиот»), Раскольников («Преступление и наказание») и др. «Обратный путь», пожалуй, самая петербургская повесть Сенчина, насыщенная богатой городской топонимикой. Женька Колосов, он же Евгений Николаевич, позже главный герой последнего рассказа сборника, а здесь приезжий паренек, влюбившийся в город «в основном по книгам. Там он был мрачным, жестоким, но одновременно таким каким-то манящим» [8, с. 180]. Именно в этой повести возникают имплицитные и эксплицитные отсылки к «Петербургским повестям» Гоголя. «Еще и этот ветер - как у Гоголя в «Шинели» - налетал со всех четырех сторон. Пришлось всю дорогу до «Маяковской» придерживать фуражку» [8, с. 179-180]. Надо сказать, что и Достоевский в «бедных людях» уже использовал этот прием - напоминание о литературной традиции, о предтече и претекстах. Он вспоминает «Повести белкина» А. С. Пушкина и гоголевскую «Шинель». Много общего можно найти в мотивации и в желании описать город своего времени в деталях и приметах времени. И Гоголь, и Сенчин, как и Некрасов, и Достоевский, - не петербуржцы. По приезде в Петербург (Ленинград) все они оказываются почти без средств к существованию, сталкиваются, естественно, с неприглядными сторонами петербургской жизни, и город их не принимает изначально, они чужие. Живут крайне бедно, пытаются найти себя в разных видах деятельности, кем только ни работают и бесконечно наблюдают петербургскую жизнь, быт разных социальных слоев. У Н. В. Гоголя полученные впечатления переплавятся в «Петербургские повести» (1835-1842). Почти через два века эту историю повторит молодой Сенчин, уроженец города Кызыла, столицы республики Тыва. В первых рассказах и повестях Н. А. Некрасова также нашли отражение его петербургские впечатления, городская тематика связана с гоголевской школой, затем тема города станет постоянным мотивом его лирики. У Достоевского, начиная с повести «бедные люди», Петербург станет не только фоном, но и героем многих произведений. Проза «современного разночинца», как позиционирует себя Сенчин, во многом биографична и близка творческой манере Некрасова и реализму Достоевского. Кстати сказать, и Некрасов, и Достоевский - разночинцы, а наряду с бедными чиновниками и нищими поэтами разночинцы являются героями ранних прозаических произведений Некрасова. Прозу Сенчина принято причислять к направлению «новый реализм» вместе с З. Прилепиным, С. Шаргуновым и др. [7]. Для «новых реалистов» характерно «обращение к базовым принципам классического реализма в современных контекстах», отстаивание интересов «классической русской литературы с ее психологическим антропоцентризмом и социальным критицизмом», «интерес к самым разным формам современной действительности» [7]. Может быть, главное и самое ценное, что удалось Сенчину в «Петербургских повестях» - это попытка запечатлеть дух времени 90-х, атмосферу перемен и некоторую растерянность, пафос эпохи, ее характерные приметы - в реальных деталях. Отчасти поэтому повествование Сенчина лишено динамизма, автор сосредоточен на внутреннем мире персонажа, на осознании им происходящего и себя в меняющейся реальности. Да и эпистолярная повесть Достоевского «бедные люди» не отличается динамикой сюжета. Герой Сенчина часто максимально сближен с автором, иногда даже назван его именем, причем автор как будто специально подчеркивает, что его герой далек от идеала, он и нерешителен, и инфантилен, не уверен в себе, даже труслив временами и озлоблен, может совершить подлый поступок. Ю. Олеша писал о ведущем пафосе творчества Достоевского: «Основная линия обработки им человеческих характеров - это линия, проходящая по чувству самолюбия» [6, с. 477]. Кажется, это очень точное замечание. Герои Достоевского часто чувствуют себя ущемленными, отсюда озлобленность. Таковы же многие герои Сенчина, наделенные чертами автора. Герой рассказа «У окна» (2017), например, возмущен отведенным ему местом под солнцем: «И я, житель маленького городка в центре части света под названием Азия, стал ненавидеть огромный, но недоступный мне мир с его горами, пустынями, городами, чудесами. Все равно, был я уверен тогда, ничего этого не увижу» [9, с. 218]. Сам тип писателя Сенчина близок писателю Достоевскому с присущей обоим рефлексией и пострефлексией, самокопанием и вечным недовольством собой. С другой стороны, Достоевскому близок Некрасов, многие мотивы и даже сюжеты которого он трансформирует в своем творчестве. Язык Достоевского отличает смешение стилей, разговорная интонация, диалогичность, частые повторы одних и тех же слов, использование уличного просторечия, элементов газетного жаргона, а также речевые ошибки и канцеляризмы. Неожиданно стиль Достоевского стал современным и актуальным, хотя совсем недавно писателя упрекали а неряшливости и небрежности, а сегодня эта не отретушированная манера изложения звучит свежо и актуально. Проза Сенчина многое наследует от Достоевского и раннего Некрасова-фельетониста в манере изложения, в стремлении к документальной точности, сухости журнального фельетона, принципиальной реалистичности. «Петербургские повести» Р. Сенчина заканчиваются выстрелом киллера, убивающего сорокалетнего бизнесмена Евгения Николаевича «за долги, несовместимые с жизнью» [8, с. 286]. Этот бизнесмен - Женька из самой петербургской повести, полюбивший Питер по книгам. Последний день в ожидании смерти, не пять минут приговоренного к казни, как у Достоевского («Идиот»), а целый день, но минута за минутой («Ждем до восьми»). Перед тем, как раздастся выстрел, бизнесмен Колосов вспоминает песню из фильма «бандитский Петербург» - Город, которого нет… Пушкинский Петербург канул в Лету, город Гоголя растворяется, исчезает как мираж, перестает быть. Выстрел в финале рассказа заставляет вспомнить некрасовские строки из петербургского стихотворения «Утро»: Где-то в верхнем этаже раздался Выстрел - кто-то покончил с собой… [5, с. 181] Наступившая реальность есть Бандитский Петербург, мало чем отличающийся от бандитского Ростова или бандитской Твери [10, с. 335]. Как странно, грустно, удивительно, страшно и дико, что через 180 лет, в XXI веке, мы возвращаемся снова к бедным людям и повесть Достоевского становится более чем актуальной.