Если уж перестанем детей любить, то кого же после этого мы сможем полюбить, и что станет тогда с нами самими? Вспомните тоже, что лишь для детей и для их золотых головок Спаситель наш обещал нам «сократить времена и сроки». Ради них сократится мучение перерождения человеческого общества в совершеннейшее. Да совершится же это совершенство и да закончатся наконец страдания и недоумения цивилизации нашей! (Достоевский. Ф. М. Дневник писателя. 1877. Июль-Август) [1, т. 14, с. 214-221] Записанные Ф. М. Достоевским в дневнике слова судьи по делу супругов Джунковских полно и лаконично выразили отношение романиста к детям и детству. Суд над супругами Джунковскими, жестоко обращавшимися со своими детьми, потряс писателя. Родители-изверги были оправданы. Во второй половине XIX века «детская тема» в русской литературе обретает остросоциальное содержание - проблемы семьи и нравственного формирования в ней личности ребенка. Предопределенность взрослых неудач и удач детскими впечатлениями рассматривается в романе С. Т. Аксакова «Семейная хроника» (1852), трилогии Л. Н. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность» (1852- 1857) и многих других произведениях. Ф. М. Достоевский, Н. П. Вагнер, Н. С. Лесков, А. П. Чехов и другие писатели создают образы одиноких, бесприютных детей, чьи судьбы доказывают неустроенность и порочность общества. У Достоевского было особое трепетное отношение к детям. Это показывают биографы, об этом читаем на страницах его произведений. О теме детства у Достоевского написано немало. Р. А. Янтарёва в психолого-педагогической работе «Детские типы в произведениях Достоевского» (1907) [8] детские персонажи романов писателя разделила на три группы: «нервные дети» (Лиза хохлакова, княжна Катя), «униженные и оскорбленные» (Нелли, Илюшечка), «дети-феномены» (Коля Красоткин, герой рассказа «Маленький герой»). Эта типология представляет большой интерес. Впоследствии, до второй половины XX века, вопрос о детях и детстве в творчестве Достоевского специально не изучался. В 1960-1970-е годы внимание исследователей было сосредоточено на изучении социального и философского понимания образа ребенка у Достоевского. Несчастная судьба обездоленных была символом социальной несправедливости и отправной точкой социального анализа этих исследователей: в работе Е. Семеновой «Тема детей в литературно-философской концепции Ф. М. Достоевского», статье Ю. Карякина «Всё - дитё», публикациях В. С. Пушкарёвой - «Тема детских страданий в произведениях Ф. М. Достоевского» (1970), «Детство в концепции «золотого века» Ф. М. Достоевского» (1971) и др. [См. подробнее: 3] Новые психологические оттенки в трактовке образа ребенка отметил в 1990-е годы б. Тарасов в работе «будущее человечество…» [4]. Он коснулся проблем отказа Достоевского от воссоздания детского восприятия действительности. Это было достигнуто через внедрение в мир ребенка взрослого сознания. Дети становились полноправными героями романов, несчастными страдальцами и свидетелями бед. Нельзя отрицать глубины и верности этих исследований. Но социальные мотивы не исчерпывают всей полноты образов детства у Достоевского. В контексте религиозных воззрений писателя нельзя не рассмотреть красной нитью проходящую сквозь все его творчество истину христа: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3). Среди множества толкований этого новозаветного фрагмента отзывается слово отца Александра Шмемана: «…все в нашей цивилизации направлено как раз на то, чтобы поскорее сделать детей взрослыми, т. е. такими же рассудочными и прозаическими существами, как мы сами. … Если так сказано в Евангелии, то нам, верующим, незачем стыдиться несомненной детскости, присущей и нашей религии, и нашему религиозному опыту. Не случайно первое, что мы видим, входя в храм, - это образ юной Матери с Ребенком на руках, точно это самое главное в христе, точно Церковь боится, что мы забудем об этом самом важном явлении божественного в мире. Ибо та же Церковь утверждает, что христос есть бог, Истина, Мудрость, Сила. Но вот все это явлено сперва в образе Ребенка, как будто именно это явление - ключ ко всему остальному в христианстве» [Цит. по: 7]. бог-спаситель, пришедший в мир в образе младенца - ключ к пониманию феномена детства в творчестве Достоевского. быть как дети значит умалиться, смириться и в то же время - страдая, странствуя, бедствуя, знать и говорить правду о мире. Вера в божественную природу ребенка сближает Достоевского с другим писателем-реалистом, сыгравшим важную роль в открытии темы детства, - Чарльзом Диккенсом. Достоевский отмечал: «мы на русском языке понимаем Диккенса … почти так же, как англичане, может быть, любим его не меньше соотечественников» [«Дневник писателя» 1873 года. 1, т. 12, с. 81]. В противовес существовавшей в викторианской Англии «доктрине детской греховности», объявлявшей уже младенца греховным, а четырнадцатилетнего отрока нечестивцем, несущим полную ответственность за сознательно и несознательно совершенные проступки, Диккенс отстаивал врожденную чистоту ребенка, даже если испорчена его наследственность. В статье «О воспитании» он определил свои педагогические взгляды как воспитательную доктрину полного и свободного детства, основанную на опыте и интересе самого ребенка и развитии его индивидуальности. Согласно Диккенсу: «Воспитать человека - это значит помочь в развитии человеческого сердца». [Clark, C. Charles Dickens and the Yorkshire Schools: With His Letter to Mrs. Hall / C. Clark. London: Chiswick, 1918. Цит.по: 6, с. 158.]. Жизненное образование в противоположность викторианскому утилитаризму, остроумие вместо сухой рациональности, душевность и духовность вместо меркантильности - основополагающие воспитательные задачи в педагогической концепции Диккенса. Детские образы в его прозе воплощают лучшие человеческие качества и олицетворяют собой систему его воспитания. Общественная и этическая позиция английского писателя способствовали упрочению его влияния на общественную мысль России в XIX веке. К. Д. Ушинский назвал Диккенса среди тех, кто в своих произведениях передает «знание души человеческой, которое выдвигает потом их самих на вершины человечества» [5, т. 2, с. 243]. Этически близкими отечественной культуре стали «Приключения Оливера Твиста», «Рождественская песнь в прозе», «Колокола», «Сверчок за очагом», «Домби и Сын», «Крошка Доррит», «большие надежды». «Рождественские повести» Диккенса повлияли на становление русской святочной литературы. Существует сходство множества тем и мотивов Диккенса и Достоевского. Из этого не следует, как отмечал И. М. Катарский, что сходные темы Достоевского были «прямым отзвуком впечатлений увлеченного читателя и почитателя произведений Диккенса» [2, с. 358]. Имеющиеся различия существенны. Писателей сближала тема «бедных людей», жертв огромного города, затерявшихся в нем и страдающих от бедности, беспомощности и всеобщего равнодушия. Эта тема была одной из ведущих у Диккенса («Очерки боза», «Оливер Твист», «Николас Никльби», «Лавка древностей», «Тяжелые времена», «холодный дом») и едва ли не главной у молодого Достоевского. Тихий, незлобивый Девушкин, чиновник Горшков, лишившийся работы, родственны героям Диккенса - Тоби Вэку («Колокола»), хамфри («Лавки древностей»), Фредерику Дорриту («Крошка Доррит»). Но если у Диккенса страдания вознаграждаются торжеством правды и счастливым финалом, то у Достоевского этого практически не происходит. В произведениях Диккенса обретение героем семьи - обязательная составляющая представления о счастье. Картины домашнего тепла, уюта, безмятежности, свойственные произведениям Диккенса, - национальная черта английского романа. Дом - один из центральных архетипов английской культуры. Как правило, таким картинам подлинного благополучия противопоставлен холод очерствевших богачей и чиновников, равнодушных и жестоких к «бедным людям». Этот контраст лежит в основе системы образов «Рождественской песни в прозе», «холодного дома», «Давида Копперфильда». И Достоевский обращается к теме семьи, семейного воспитания, предлагая глубокий социальный анализ ее современного состояния. Он формулирует понятие «случайного семейства», где родители не знают, как воспитывать детей, нанимают учителей. По мнению Достоевского, это способ откупиться от ребенка. Но еще хуже развращенные родители: они не могут быть для ребенка живым примером. Ребенок из такой семьи уносит с собой в жизнь «ожесточенное сердце» и «одну лишь грязь воспоминаний». По мысли Достоевского, никогда в предшествующие периоды русской истории семейство «не было более расшатано, разложено, более не рассортировано, не оформлено, как теперь» [1, т. 14, с. 203]. Итог страшен: дети не сохраняют духовных и нравственных связей с родителями. Так, «братья Карамазовы» - это «роман о русских теперешних детях, ну и конечно, о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении». [1, т. 13, с. 7-9] Почти диккенсовская атмосфера умиротворения и обретения близких людей отличает финал «Униженных и оскорбленных», перекликающихся с «Лавкой древностей». Нелли Валковская повторяет судьбу Нелл Трент: первая встреча Нелли с рассказчиком происходит далеко от ее дома, как и у Нелл со старым хамфри; рассказчики принимают участие в судьбах девочек. Печальные судьбы рано умерших матерей девочек также очень схожи. Нелл Трент остается на попечении дедушки, Нелли Валковская - совсем одна. Девочки скитаются и, не вынеся испытаний несправедливой судьбы, умирают от чахотки. У обеих были и невидимые покровители, так и не спасшие сирот, - старший брат Нелл и Маслобоев. Героини скрывались от злых преследователей (Даниел Квилп, князь Валковский). Окруженные любящими людьми, заботой, обе героини умирают, прекрасная окружающая природа напоминает о вечности, гармонии. Однако если у Диккенса обездоленные дети, несмотря на тяжелые испытания, остаются ангельски чистыми, у Достоевского страдания зачастую губят ребенка. Так, например, происходит с героем «Мальчика с ручкой». Детские образы Достоевского сложнее по внутренней организации, судьбы их неизменно трагичны. Диккенс же остается писателем, воссоздающим ангельские детские души, оптимистичным носителем христианской доктрины в европейской культуре. У Достоевского же мы находим богатую палитру образов детства. Маленькие герои-страдальцы есть уже в «бедных людях»: «задумавшиеся дети» чиновника Горшкова, нищий мальчик на улице. Едва намеченные детские образы - не просто часть общей картины жизни «бедных людей», это восприятие мировой трагедии через муки тех, кто ангельски чист и светел. Мечтательного, болезненного, уединенно и фантастично развивающегося ребенка Достоевский исследует в «Неточке Незвановой». Повествование ведется от лица главной героини. Ее исповедь - это не только рассказ о событиях, но и их эмоциональное восприятие, и серьезный анализ. Детство без игрушек, улыбок, радостей, одиночество и потеря близких - нелегкий путь Неточки от «первого детства» к «зарождению правильного сознанья». Происходит, по мысли Достоевского, «пришибление истиной»: «дети правду узнают в девять лет», то есть «прозу» и факт действительности», и «эта истина их пришибает». Истина заключается в жестокости жизни, в безнаказанности зла, в несправедливости общественного устройства. Нелли из «Униженных и оскорблённых» можно причислить к «взрослым» детям. Но это иной тип: тяжелый характер, «странный, нервный и пылкий, но подавляющий свои порывы, симпатичный, но замыкавшийся в гордость и недоступность». «Преждевременное» развитие Нелли разрушило гармонию, подорвало здоровье. Такая же детская судьба показана и в «Преступлении и наказании», где трижды возникает образ преждевременно «повзрослевшего» ребенка - девочки, над которой надругались, девочка-самоубийца из жизни и сна Свидригайлова, пятилетняя девочка из его же сна. Образы детства как времени особой мудрости появляются в романе «Идиот». Князь Мышкин, являющий собой ребенка в высшем значении этого образа, констатирует: «Ребенку можно говорить - все; меня всегда поражала мысль, как плохо знают большие детей, отцы и матери даже своих детей. От детей ничего не надо утаивать под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль!.. большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет», - замечает князь Мышкин [1, т. 6. Часть I, с. 70]. Здесь звучит мысль о присущей детям христианской мудрости, владении ими истиной. На страницах произведений Достоевского дети разного возраста воссозданы психологически достоверно, при этом каждый период их взросления - особенный. Дети до семи лет, как точно формулирует это Иван Карамазов, «страшно отстоят от людей: совсем будто другое существо и с другой природой». Двенадцать - тринадцать лет - возраст, сохраняющий почти младенческую невинность и при этом позволяющий быстро, активно осваивать все окружающее. Подросток раним и неустойчив, открыт искушениям [1, т. 13, с. 109]. Выход из детства у Достоевского трагичен. На светлую душу ребенка падает тень безобразной, жестокой стороны жизни. Детская натура, по Достоевскому, может поражаться злом, может отзываться на зло, и зло обладает для нее силой соблазна. Этот процесс воссоздан в «Подростке». Образы страждущего детства стали сквозными для всего творчества русского писателя, и в позднем рассказе «Мальчик у христа на елке», являющимся также и размышлением о «русских теперешних детях», нашли свое завершение. Одна слезинка ребенка не стоит, по мысли писателя, счастья человечества. В предсмертном видении бедному мальчику представляется, что его приводит на райский праздник христос, защитник обездоленных, униженных и оскорбленных. Спасительная жертва христа могла бы остановить смерть, остановить жестокость взрослых. Они должны помнить, что Спаситель пришел в мир именно в образе ребенка. Но жертва христова отвергается людьми. Отвергается спасение. Страдания и смерть ребенка - аллегория нравственно гибнущего общества. В произведениях Достоевского детский взгляд может сохранить и взрослый, оставшийся полуребенком. Это «святые» взрослые дети: князь Мышкин, хромоножка, Макар Долгорукий. Это и безответственные взрослые дети: Алексей Валковский, Митя Карамазов, Сергей Сокольский. Эти образы отличает сложная диалектика добра и зла. И побеждает то начало, которое помогает вернуть детскую безгрешность. Образы детства в произведениях великого русского писателя - глубоки, многозначны, символичны. Идеал христианской нравственности, олицетворение невинности и неопытности, аллегория переходности и ломки привычных устоев, символ духовной гибели общества - наиболее часто встречающиеся трактовки. Очень редко образы детства у Достоевского можно охарактеризовать в традиционном общепринятом ключе как счастливую пору в прошлом. Скорее наоборот, это прообразы будущего - того, которое выберет человечество.