PT - JOURNAL ARTICLE
AU - Кожурин, А. Я.
TI - ОПАСНЫЙ МИР ФЕДОРА СОЛОГУБА
DP - 2023-04-11
SO - https://rep.herzen.spb.ru/publication/1045
AB - С основания мира было две философии: философия человека, которому почему-либо хочется кого-то выпороть; и философия выпоротого человека. В. В. Розанов Земля была моей тюрьмою, Но здесь я прожил не напрасно. Ф. Сологуб В статье «Федор Сологуб - „недобрый“ и загадочный» (1965) В. Н. Ильин указывал, что ее герой «гений без биографии и без возраста» [10, с. 284]. В каком-то смысле, быть может, это так, учитывая специфику творчества Сологуба, на чем акцентировали внимание многие современники и исследователи. Но в заявленном контексте ни в коем случае нельзя дистанцироваться от биографических моментов, они в значительной степени предопределили интересующие нас аспекты его художественного наследия. Поэтому на некоторых биографических аспектах необходимо остановиться. Федор Кузьмич Тетерников родился 17 февраля (1 марта) 1863 года в Санкт-Петербурге. Его отец, незаконный сын помещика Полтавской губернии Иваницкого, после отмены крепостного права поселился в столице и занялся портняжным делом. Он умер в 1867 году от чахотки, оставив вдову с двумя маленькими детьми. Мать будущего поэта работала прислугой, пока дети не стали сами зарабатывать. Для детей воля матери, умершей в 1904 году, была законом. Уже будучи учителем, Сологуб безропотно претерпевал телесные наказания от своей родительницы, а после ее смерти - от сестры Ольги. Наказания были различные: постановка в угол на голые колени, битье по лицу и, конечно, сечение розгами. К собственным признаниям писателя в этой связи мы еще вернемся. 66 Для того, чтобы выбиться «в люди», Сологуб в 1879 году поступает в Петербургский учительский институт. По окончании института, он уезжает в провинцию, где около десяти лет преподает в народных училищах. Среди городов, в которых будущий автор «Тяжелых снов» и «Мелкого беса» вел педагогическую практику, мы видим Крестцы, Великие Луки и Вытегру. Провинциальные впечатления станут материалом для его будущих романов. Лишь в 1892 году Сологуб возвращается в Санкт-Петербург - учителем Рождественского городского училища. Деятельность Сологуба на педагогической ниве продолжалась вплоть до 1907 года, когда начальство, недовольное сатирической активностью поэта во время революционных событий, заставило его подать в отставку. К этому времени он стал знаменитым писателем - его «Мелкий бес» был издан в марте 1907 года и превратился в бестселлер. Имя главного персонажа стало нарицательным, политики и деятели культуры именовали своих принципиальных оппонентов «Передоновыми»7. Этот образ для характеристики официальной системы образования в Российской империи использовал В. И. Ленин (см. его статьи 1913 года - «К вопросу о политике министерства народного просвещения» и «Национальный состав учащихся в русской школе»). Сам роман при жизни писателя выдержал одиннадцать изданий и стал культовой книгой начала прошлого века. Его автор, наряду с М. Горьким, Л. Н. Андреевым и А. И. Куприным, причислялся к самым популярным авторам 1900-1910-х годов8. Любопытно, что предметом, который в училище преподавал Сологуб, была геометрия. Он неоднократно признавался в любви к точным наукам. Будучи знаменитым писателем, Сологуб, не без некоторой доли кокетства, призвался, что, если начинать жизнь заново, он предпочел бы стать математиком. В середине XIX века поэта В. Г. Бенедиктова травили за его блестящие математические способности и службу в министерстве финансов. С точки зрения 7 У Передонова, впрочем, был один конкурент - Беликов, персонаж чеховского «Человека в футляре» (1898). В романе есть ссылка на это произведение, как на только что увидевшее свет. Одна из героинь «Мелкого беса» удивляется, что Передонов, преподаватель отечественной словесности, не читал недавно опубликованный рассказ. 8 Своеобразным подтверждением статуса классика стало издание собрания сочинений Сологуба. В издательстве «Шиповник» вышло собрание сочинений в 12-ти томах. Затем издательство «Сирин» издало 12 томов и замахнулось на 20-ти томное собрание сочинений. Последнее, впрочем, не было завершено - помешали революционные события. 67 критиков, любовь к математике и поэтическое вдохновение несовместимы. Сологубу, к счастью для него, ничего подобного уже не инкриминировали. Для публики начала XX века, видимо, подобное совмещение было приемлемо. Вернемся к хронологическим аспектам. Спад общественной активности, наступивший после поражения революции 1905-1907 годов, не мог не сказаться на творчестве Сологуба. В его романе «Творимая легенда» (1906) леворадикальные критики увидели попытку соединить революцию и порнографию. В. В. Воровский, сравнивая в статье «Ночь после битвы» (1908) пореволюционные произведения Л. Андреева и Ф. Сологуба, писал, что «тощие брюнеты стали пессимистами, жирные блондины - гедонистами» [4, с. 142]. Критик-большевик увидел у обоих авторов своеобразную «ликвидацию революции», которую они осуществляли параллельно официальной. В 1908 году Сологуб женился на А. Н. Чеботаревской - переводчице, вернувшейся из Парижа, где она окончила Высшую школу общественных наук. Это было учреждение, основанное знаменитым социологом М. М. Ковалевским, для эмигрантов из России. Образ жизни и сам внешний вид Сологуба резко меняется, что отметили многие современники. Он сбривает бороду, уподобляясь, по замечанию П. П. Перцова, «римскому сенатору времен упадка» [12, с. 181]. Эти перемены прекрасно иллюстрирует два портрета писателя, сделанные признанными классиками жанра, - Б. М. Кустодиевым (1907) и К. А. Сомовым (1910). Вместе с женой писатель переселяется в новую квартиру, которая превращается в салон. Среди его посетителей были художники, философы, политические деятели, артисты. Здесь устраиваются благотворительные вечера, спектакли, маскарады. Современники не без иронии воспринимали метаморфозы, происшедшие со знаменитым писателем. А. А. Блок записал в дневнике: «Женившись и обрившись, Сологуб разучился по-сологубовски любить Смерть и ненавидеть Жизнь» [1, с. 185]9. Подобно большинству людей своего круга, Сологуб восторженно принял свержение монархии. Им казалось, что теперь наступит новая жизнь, в которой искусство займет важное место. Писатель принял активное участие в организации Союза Деятелей Искусства. К большевикам в это время Сологуб относился враждебно, хотя в царистские времена имел контакты в их среде 9 Более доброжелательно на перемены в жизни и внешности Сологуба отреагировал В. В. Розанов - его давний оппонент. См. характерный фрагмент из первого короба «Опавших листьев» [14, С.139]. К теме отношений Розанова и Сологуба мы еще вернемся. 68 (нельзя забывать, что А. Н. Чеботаревская была родственницей А. В. Луначарского). В разгар политики «военного коммунизма» писатель и его жена обратились к советским властям за разрешением на выезд заграницу. Проволочки в данном вопросе сильно подействовали на психику A. Н. Чеботаревской, которая покончила жизнь самоубийством, бросившись в Неву с Тучкова моста. После этого писатель больше не предпринимал попыток эмигрировать, сосредоточившись на творчестве и общественной деятельности. В начале 1926 года Сологуб был избран председателем Ленинградского Союза писателей. Умер он 5 декабря 1927 года, похоронен на Смоленском православном кладбище. Кратко рассмотрев биографию писателя, обратимся к его творческому наследию. Князь Д. П. Святополк-Мирский писал: «В творчестве Сологуба необходимо различать два аспекта, не связанных между собой и не зависящих друг от друга, - это его манихейский идеализм и особый „комплекс“, являющийся результатом подавляемого порочного libido. <…> Наслаждение жестокостью и унижением красоты - один из главных его симптомов. Второй - вечно повторяющаяся деталь „босые ноги“. Это как наваждение» [15, с. 674]. В дальнейшем мы увидим, что манихейство и «комплекс» у Сологуба связаны самым непосредственным образом, но сейчас важно держать эти аспекты в уме. Страсть к поэзии открылась у будущего символиста в самую непоэтическую эпоху русского XIX века - в 70-80-е годы. Эти десятилетия смело можно назвать безвременьем отечественной поэзии. После смерти титанов, Ф. И. Тютчева и Н. А. Некрасова, тон задавали эпигоны гражданской поэзии. Необходимо сказать, что кумиром молодого Сологуба был Н. А. Некрасов, которого он вполне в духе времени ставил выше А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Отдал дань он и знаменитым критикам - B. Г. Белинскому, Н. А. Добролюбову, Д. И. Писареву. Не прошло мимо Сологуба и увлечение поэзией С.Я. Надсона. Можно сказать, что перед нами традиционные предпочтения русского интеллигента последних десятилетий XIX столетия. Если анализировать генезис творчества Сологуба, то в целом ничего не предвосхищало будущего поэта-символиста, одного из самых утонченных стихотворцев «Серебряного века». 69 С 1892 года начинается сотрудничество Сологуба с журналом «Северный вестник» - тем печатным органом, вокруг которого группировались старшие символисты [8, с. 85-128]. Это было практически единственное издание, в котором представители нового литературного течения могли публиковать свои произведения. Первым стихотворением нашего героя, опубликованном в этом журнале, стал «Вечер», а позднее здесь увидели свет многие его стихи и первый роман - «Тяжелые сны» (1895). Роман, однако, не вызвал у читателей серьезного интереса. Показательно, что много лет спустя М. М. Бахтин, величайший исследователь жанра романа, дал ему положительную оценку. В беседе с В. Д. Дувакиным, говоря о творчестве писателя, он сказал: «Первый роман, „Тяжелые сны“, - это неплохой роман, неплохой» [11, с. 176]. В редакции «Северного вестника» был придуман и литературный псевдоним «Сологуб» (на основе слегка измененной фамилии писателя середины XIX века - графа В. А. Соллогуба). Сотрудничество писателя с журналом продолжалось до 1897 года. Сам журнал закрылся в следующем году. Характеризуя духовную ситуацию 1890-х годов, прот. Г. Флоровский писал: «Преобладают в поэзии 90-х годов унылые и блеклые тона, „песни сумерек и ночи“. Но в самой этой усталости разверзается новая глубина. Характерн а эт а глухая, тя желая, ползу чая тоска. Она н е к а жется искренней, о ней слишком много говорят. В ней слишком много самолюбования. И это тоскливое и тоскующее сознание слишком охотно отрывается от дневной действительности, уходит в какие-то сумеречные тупики. „В моей пещере тесно и сыро, и нечем ее согреть. Далекий от земного мира, я должен здесь умереть“ (Ф. Сологуб). И привыкали жить в мире каких-то полутеней и полузвуков, „несозданных созданий“. И все-таки эта тоска была уже религиозной, была тайным предчувствием, жаждой веры, „тоской небывалой весны“, тоской по небывалому чуду» [19, с. 455]. Автор «Путей русского богословия» не случайно использует в своей характеристике строки из стихотворения Сологуба. Правда, данное стихотворение было написано в 1908 году, но оно прекрасно передает атмосферу сумерек конца XIX столетия. В каком-то смысле старшие символисты соединили тематику предшественников с новыми веяниями, даже тонами. Не случайно, что Д. С. Мережковского связывали дружеские отношения с С. Я. Надсоном, а формирование поэтического таланта Сологуба проходило под 70 непосредственным влиянием эпигонов гражданской поэзии. В дальнейшем, конечно, наш герой отойдет от этого влияния, но иногда его рецидивы будут сказываться в сологубовской поэзии. Во время сотрудничества в «Северном вестнике» у Сологуба возникали проблемы, связанные с цензурой. Они, в частности, касались эротических сцен в «Тяжелых снах». А. Волынский редактировал этот роман без ведома автора, что вызывало недовольство последнего. Возник даже вопрос о прекращении сотрудничества писателя с журналом. До этого дело не дошло и несколько месяцев спустя после инцидента, Сологуб писал Л. Я. Гуревич: «Я действительно и безо всяких фраз отношусь с большим уважением к „Северному вестнику“ и весьма дорожу возможностью печататься в нем; эту возможность я ставлю для себя за особое удовольствие и большую честь… Я смею думать даже, - хотя, может быть, это и большая претензия с моей стороны, что писания мои по духу их более подходят к вашему журналу, чем к другим» [8, с. 109-110]. В «Северном вестнике» Сологуб помещал не только художественные произведения, но и публицистику. Например, в 1894 году он опубликовал, под псевдонимом А. Барский, статью «Во что обойдется всеобщее образование». Не трудно заметить, что проблематика статьи имела прямое отношение к его профессиональной деятельности. В 1895 году Сологуб вел в «Северном вестнике» отдел «Наша общественная жизнь». Любопытно, что редакция журнала неохотно предоставляла символистам трибуну для их программных и публицистических выступлений, но для нашего героя, видимо, делалось исключение. Прописав историко-культурный контекст, можно обратиться к основной теме нашей работы. Расцвет сексуальной проблематики в литературе «Серебряного века» несомненен. На читающую публику обрушился настоящий вал произведений подобного толка. Назовем хотя бы «Крылья» (1906) М. А. Кузмина, «Тридцать три урода» (1906) Л. Д. Зиновьевой-Аннибал «Санина» (1907) М. П. Арцыбашева или «Яму» (1909) А. И. Куприна. Можно также вспомнить роман «Пламень» (1913) П. И. Карпова, в котором живописуются оргии сектантов в православных храмах. Эта книга, в свою очередь, была вдохновлена «Серебряным голубем» (1909) А. Белого. Какое место во всем этом потоке литературы на эротические темы занимал Сологуб? 71 Если на формирование мироощущения Сологуба определяющее воздействие оказали тяжелые впечатления детства и юности, то его мировоззрение формировалось под сильным влиянием философии Шопенгауэра. В конце XIX века воздействие его философии на русскую публику достигло своего пика, чтобы в начале следующего столетия быть смененным влиянием идей Ницше. Учение Шопенгауэра стало своеобразной путеводной звездой и для Сологуба, который увидел в нем ответ на мучительные вопросы современности. Особенно на два из них: происхождение зла и отношение полов. Для Шопенгауэра, как и для его русского последователя, данные темы неразрывно связаны. Отношения между мужчиной и женщиной, вовлекают их в процесс производства потомства, обреченного в условиях нашего несовершенного мира, на страдания. Следовательно, необходимо избавить отношения полов от деторождения. Но как тогда мыслить эти отношения? Сологуб находит своеобразные ответы на этот вопрос, который воспроизводится в его многочисленных произведениях. Традиционный секс оказывается в этой системе координат лишним10. Ответ писателя - травестийность и культивирование гомосексуальных отношений. Вспомним хотя бы смутное вожделение Логина - главного героя «Тяжелых снов» в отношении его воспитанника, Лени [18, с. 178]. Лица, принадлежащие одному полу, не могут порождать потомства, а, тем самым, их отношения освобождаются из-под власти мировой воли. Это, конечно, не выдумка Сологуба, здесь он мог опираться на богатую традицию, идущую еще из античности. Определение «манихейский идеализм», который использовал князь Д. П. Святополк-Мирский, подходит здесь в полной мере. Сологуб предложил еще один выход, который можно признать вполне оригинальным. Разумеется, если иметь в виду метод и цель в их неразрывной связи. Вот как характеризует его в статье «„Скрещенье жестоких, разнузданных воль“: Федор Сологуб между Мазохом и Садом» Д. В. Токарев: «Но как устоять перед напором полового влечения, в какой ситуации обнаженное тело, не 10 Замечательная экранизация «Мелкого беса», осуществленная в 1995 году Н. Н. Досталем, содержит один эпизод, который, как нам представляется, противоречит установкам Сологуба. Речь идет о сцене полового акта между Людмилой Рутиловой и Сашей Пыльниковым в заключительной части фильма. Автор «Мелкого беса», как мы увидим дальше, стремился максимально избежать подобной натуралистичности, изображая отношения «героев» романа. Животные страсти позволительны обывателям (Передонов, Гудаевская), но не обитателям сологубовского «рая». 72 вызывая низменных инстинктов, будет источником наслаждения и радости бытия? Личный опыт подсказывает Сологубу, что такой ситуацией может быть ситуация телесного наказания» [3, с. 269]. Достаточно полистать страницы его произведений, чтобы убедиться в этом. Можно сказать, что телесные наказания или угроза их применения встречаются здесь на каждом шагу. Возьмем, например, самый популярный роман Сологуба - «Мелкий бес». В ходе подготовки романа к изданию, писатель весьма основательно редактировал текст. Сегодня, когда осуществлено академическое издание «Мелкого беса», мы можем данную работу проследить. Она касалась как формальных, так и содержательных аспектов. В сравнительно небольшой по объему роман автор стремился вместить максимальное количество смыслов. Правки касались, в первую очередь, натуралистических аспектов. Видимо, неудача «Тяжелых снов» серьезно подействовала на Сологуба и заставила его тщательно отделать текст. Это, в частности, касалось многочисленных сцен истязаний, которые писатель постарался сократить. Впрочем, в окончательном варианте «Мелкого беса» данных эпизодов достаточно - обратимся к ним. Разговаривая с предполагаемой невестой, полькой Мартой, Передонов упрекает ее брата-гимназиста в том, что тот плохо учится - ленится, ничего не слушает. Для лечения подобного недуга есть надежное лекарство - «высечь надо». При этом с Передоновым соглашаются и родные гимназиста. В первоначальном варианте «Мелкого беса» данный эпизод имел продолжение. Сцена поездки на хутор отца Марты и Влади заканчивалась подробным изображением порки маленького гимназиста. Это же относится и к другим эпизодам романа, которые мы и рассмотрим. В «Мелком бесе» мы также встречаемся с описанием допроса сыновей слесаря Авдеева, которые, получив за свое действие деньги, намазали дегтем ворота дома Вершина, в котором жила Марта. «Мальчики снова стали запираться. Их отвели в чулан - сечь. Не стерпевши боли, они повинились. Но и признавшись, не хотели было говорить, от кого получили за это деньги. - Сами затеяли. Их секли по очереди, не торопясь, пока они не сказали, что подкупил их Черепнин» [16, с. 105-106]. Наконец, затронем и эпизод романа, где телесное наказание соединяется с прелюбодеянием. Не найдя общего языка с Гудаевским - местным 73 нотариусом, чего сына он хотел наказать, Передонов сговаривается с его женой Юлией. Дождавшись, пока Гудаевский уйдет в клуб, главный герой «Мелкого беса» идет к нему домой, где вместе с Юлией сначала совершают порку ее сына, а затем вступают в сексуальную связь. Показательно, что в первоначальном варианте Сологуб остановился на последнем моменте, но в окончательном варианте ограничился намеком: «Передонов оставил Юлию в полночь» [16, с. 148]. Впрочем, для внимательного читателя все и так было ясно11. Любопытно совмещение сатирических и романтических элементов в описании г-жи Гудаевской, используемое автором «Мелкого беса». С одной стороны, она, несомненно, выступает в качестве отрицательного персонажа. Действительно, мать, приглашающая постороннего человека принять участие в экзекуции ее сына, не случайно удостаивается характеристики - «жестоко-сентиментальная». Ее манеры подаются Сологубом в гротесковом ключе. И все же писатель использует романтические клише для описания своей героини - она открывает дверь Передонову, «сверкая в темноте черными, страстными глазами» [16, с. 148]. Прямо-таки Бестужев-Марлинский приходит на память. Впрочем, дверь она открывает для того, чтобы устроить сыну порку. Такой вот женский образ создал Сологуб. Вообще следует заметить, что в «Мелком бесе» писатель не пощадил своих героинь. Это, конечно, входило в противоречие с отечественной литературной традицией. Весьма показателен в данном отношении «Мелкий бес». Вспомним, какими красками автор рисует образ Варвары Дмитриевны Малошиной - сожительницы Передонова. Она появляется перед нами «неряшливо одетая, но тщательно набеленная и нарумяненная. <…> На ее морщинистом лице, хранившем следы былой красивости, неизменно лежало брюзгливо-жадное выражение» [16, с. 20-21]. А вот сцена в спальне: «Хотя Варвара шаталась от опьянения и лицо ее во всяком свежем человеке возбудило бы отвращение своим дрябло-похотливым выражением, но тело у нее было прекрасное, как тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы» [16, с. 51]. 11 Впрочем, позволим себе привести обращение Юлии к Передонову после экзекуции, сохранившееся в черновом варианте романа: «Я так вам благодарна, не могу сказать. Это муж должен был сделать, а вы заменили мужа. Он стоит того, чтобы я наставила ему рога; если он допускает, что другие исполняют его обязанности, то пусть другие имеют и его супружеские права» [16, С. 519]. 74 Еще одна героиня, «Марья Осиповна Грушина, молодая вдова, имела как-то преждевременно опустившуюся внешность. Она была тонка, - и сухая кожа вся покрылась морщинками, мелкими и словно запыленными. Лицо, не лишенное приятности, - а зубы грязные и черные. Руки тонкие, пальцы длинные и цепкие, под ногтями грязь. На беглый взгляд она не то чтоб казалась очень грязною, а производила такое впечатление, словно она никогда не моется, а только выколачивается вместе со своими платьями» [16, с. 33]. Собираясь на маскарад, она наряжается богиней Дианой. «Наряд у Грушиной вышел чересчур легок: голые руки и плечи, голая спина, голая грудь, ноги в легоньких туфельках, без чулок, голые до колен, и легкая одежд из белого полотна с красною обшивкою, прямо на голое тело, - одежда коротенькая, но зато широкая, со множеством складок». На замечание Варвары: «Головато», обладательница наряду отвечает: «Зато все мужчинки так за мной и потянутся». Автор романа не смог удержаться от сентенции: «Все так смело открытое у Грушиной было красиво, - но какие противоречия! На коже - блошьи укусы, ухватки грубы, слова нестерпимой пошлости. Снова поруганная телесная красота [16, с. 222]. На маскараде наряд Грушиной имел успех скандала. «Мужчинки» ходили за ней толпою, делая нескромные замечания. Дамы, раздосадованные ее успехом, возмущались. В конце концов, присутствовавший на мероприятии исправник, сделал Грушиной замечание: «Сударыня, прикрыться надо». Несмотря на нежелание обладательницы костюмы Дианы прикрываться, сделать это пришлось. Грушина расправила складки своего вызывающего наряда на грудь и спину, сделав его более приличным. Но манеры никуда не делись, и лже-Диана продолжила заигрывать с мужчинами, в чем античная богиня, как известно, не была замечена, а также воровать сласти, которые прятала в оставшихся складках костюма. Рассмотрев женские образы «Мелкого беса», вернемся к теме телесных наказаний. Опыт в этой сфере у писателя был богатый. Они занимали важное место в жизни Сологуба, точнее - Федора Кузьмича Тетерникова. В автобиографических заметках писатель вспоминал: «У Агаповых: розги в доме Северцова, дважды… розги в доме Духовского, часто. Неудачное ношение письма… а меня высекли. Драка на улице. Не давай сдачи. Высекли…» [6, с. 8]. Порка проходила и дома, и в приходской школе, и в уездном училище. Сологуба секли в Учительском институте и даже позднее, когда он уже сам учителем, мать 75 продолжала подобные экзекуции12. Вот что будущий автор «Мелкого беса» описывал своей сестре один из эпизодов своей жизни: «Маменька очень рассердилась и пребольно высекла меня розгами, после чего я уже не смел упрямиться и пошел босой. Пришел я к Сабурову в плохом настроении, припомнил все его неисправности и наказал розгами очень крепко, а тетке, у которой он живет, дал две пощечины за потворство и строго приказал сечь почаще» [6, с. 12]. Ну чем не Передонов? Получив своеобразные удары судьбы, автор этих строк идет отыгрывать их на несчастном ученике. Настоящий «стегальных дел мастер», как знаменитый персонаж, созданный его воображением. Есть, впрочем, небольшое отличие. Эти строки написаны 20 сентября 1891 года - их автору, между прочим, 28 лет, а «маменька» продолжает его сечь. Передонов, конечно, получает по физиономии (от нотариуса Гудаевского), но его уже давно не секут. Так что автор переплюнул своего героя, чего публика, конечно, не знала. Было бы интересно понаблюдать за реакцией первых читателей романа, которым стали известны факты из биографии Сологуба. Ему, скорее всего, не удалось бы так легко отделаться от подозрений в автопортретировании, как он это сделал в предисловии ко второму изданию романа13. Впрочем, телесному наказанию Сологуб придал едва ли не характер катарсиса. После смерти матери писатель переводит свой мазохизм в горизонт художественного творчества. Современный исследователь указывает: «Порка - это та экзистенциальная ситуация, в которой похоть переплавляется в негреховное томление плоти. Вот почему для Сологуба во время порки так важно быть полностью обнаженным. Нагота здесь эксплицирует не только возвращение в райское состояние до греха, но и телесную радость от контакта с миром. Розга…разрушает телесную оболочку, делает ее проницаемой. Порка выступает как субститут совокупления, лишенный греховности, связанной с сексуальным влечением» [3, с. 269-270]. Речь идет даже об античной полноте 12 Если брать тему телесных наказаний в системе образования России XIX века, то, конечно, на ум сразу приходят «Очерки бурсы» Н. Г. Помяловского, публиковавшиеся в 1862- 1863 годах. В свое время они произвели сильное впечатление на читающую публику, для которой мир семинарского образования был закрыт. 13 Впрочем, наиболее проницательные читатели это поняли. На автобиографический характер персонажей романов - Передонова, а особенно Логина, обоснованно указывал А. С. Долинин [7, с. 430, 432]. Более чем показательно название эссе Сологуба, увидевшего свет в 1906 году: «Человек человеку - дьявол». 76 бытия. Можно сказать, что перед нами целая программа, которую в своем творчестве (и жизни) реализовывал автор «Мелкого беса». Любопытно, что Сологуб считал необходимым сохранить телесные наказания для учащихся. Этому была посвящена его статья «О телесных наказаниях», не опубликованная при жизни. Ее автор указывал, что детей надо часто и больно сечь. В этот процесс должны быть вовлечены родители, старшие родственники, няньки, гувернеры. Не оставлены в стороне и представители школы - учителя, священники, сторожа и т.д. Сологуб прекрасно понимал, что публикация этой статьи будет своеобразным приговором для его репутации. Для публики предназначались другие работы - «О школьных наказаниях» (1902), «Как мальчик» (1904). В них Сологуб говорит о том, что школу следует устроить таким образом, чтобы необходимость в телесных наказаниях исчезла. Тем не менее, писателю было важно для самого себя сформулировать педагогические принципы, что он и сделал в неопубликованной статье. Эта работа была опубликована лишь в 1990-е годы. Перейдем к теме фетишизма в творчестве Ф. Сологуба. Для начала вспомним, что фетиш - это вещь, предмет, становящиеся объектом поклонения. Данное поклонение традиционно обозначается, как в религиоведении, так и в психологии, как фетишизм. Психологи утверждают, что иногда для фетишиста особенной привлекательностью обладают части человеческого тела. В интересующем нас случае совершенно очевидно, что таковыми оказываются босые ноги. Данное обстоятельство было отмечено в приведенной выше цитате из «Истории русской литературы» князя Д. П. Святополка-Мирского. Можно найти множество подтверждений этого из стихотворений и прозаических произведений интересующего нас автора. Все их, конечно, мы приводить не станем, но на некоторых остановимся. Вот, например, стихотворение 1895 года: Хорошо бы стать рыбачкой, Смелой, сильной и простой, С необутыми ногами, С непокрытой головой. Чтоб в ладье меня качала б Говорливая волна, И в глаза мои глядели б 77 Небо, звезды и луна. На прибрежные каменья Выходила б я боса, И по ветру черным флагом Развевалась бы коса [17, с. 156]. Почти через два десятилетия поэт создает стихотворение, где также звучит тема босых ног: Какая радость - по дорогам Стопами голыми идти И сумку легкую нести! Какая радость - по дорогам, В смиреньи благостном и строгом, Стихи певучие плести! Какая радость - по дорогам Стопами голыми идти! [17, с. 381]. Буквально за год до смерти из-под пера Сологуба выходят следующие строки: Всё новое на старый лад: У современного поэта В метафорический наряд Речь стихотворная одета. Но мне другие - не пример, И мой устав - простой и строгий. Мой стих - мальчишка-пионер, Легко одетый, голоногий [17, с. 486]14. 14 Любопытно, что Сологуб, которого эмигранты описывали едва ли не как самого ярого антисоветчика из числа оставшихся в Советском Союзе поэтов (особенно преуспел в этом В. Н. Ильин), использует образ пионера для характеристики своего стиха. Пионера, разумеется, голоногого. 78 Это стихи, а вот и проза - из «Мелкого беса». Сначала коснемся «низкой» сферы. Вот перед нами характерный диалог Передонова и гимназиста Влади: «-Ну да, я знаю, что вы бедные. Босые ежеденком дома ходите. - Мы это не от бедности, - живо сказал Владя. - А что же, от богатства, что ли? - спросил Передонов, и отрывисто захохотал. - Вовсе не от бедности, - сказал Владя, краснея, - это для здоровья очень полезно, закаляет здоровье, и приятно летом. - Ну, это вы врете, - грубо возразил Передонов. - Богатые босиком не ходят. У вашего отца много детей, а получает гроши. Сапог не накупишься [16, с. 61-62]. Теперь перейдем в другую сферу. Обратимся к «возвышенному» - сологубовской эротике. Людмиле Рутиловой, только познакомившейся с Сашей Пыльниковым, снятся многозначительные сны. То по ее нагим ногам ползет чешуйчатый, кольчатый змей. То на пляже к ней приближается и обнимает белый лебедь, царственно величавый. И в одном, и в другом случае - у персонажей Сашино лицо. Понятно, что в этих эпизодах обыгрываются знаменитые истории соблазнений - Евы змеем и Леды Зевсом, принявшим образ лебедя. Впрочем, как справедливо замечает В. В. Ерофеев, еще больше общего, чем с религиозными и мифологическими первоисточниками, здесь с полотнами французского «ар помпье» и русского «салонного академизма» [9, с. 93, примеч.]. Мифологию Сологуб использует весьма избирательно, давая ее сюжетам собственное толкование. Ну и, конечно, не обошлось в снах Людмилы и без сцены бичевания, которому Сашу подвергали нагие отроки. Все это вместе взятое окончательно подвигло героиню «Мелкого беса» на любовное приключение с гимназистом. В дальнейшем, когда между Людмилой и Сашей устанавливается связь, то их любовные игры содержат следующий показательный эпизод: «Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим моряком - синяя одежда из тонкого полотна, - уложила на низком ложе, и села на пол у его голых ног, босая, в одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, - густой, травянистый и ломкий был у них запах, как неподвижный дух замкнутой в горах странно-цветущей долины» [16, с. 210]. Людмила целовала колени и стопы Саши, наряженного в хитон афинского голоногого мальчика. Данная 79 обстановка рождает в сознании юного героя-любовника странные мысли. «Хотелось что-то сделать ей, милое или больное, нежное или стыдное, - но что? Целовать ее ноги? Или бить ее, долго, сильно, длинными гибкими ветками. Чтобы она смеялась от радости или кричала от боли? И то, и другое, может быть, желанно ей, но мало. Что же ей надо? Вот они полуобнаженные оба, с их освобожденною плотью связано желание и хранительный стыд, - но в чем же это таинство плоти? И как принести свою кровь и свое тело в сладостную жертву ее желаниям, своему стыду?» [16, с. 210-211]. Таким образом, босые ноги и телесные наказания оказываются не так уж далеки друг от друга. Можно даже сказать, что, взятые вместе, они усиливают эротическую привлекательность. Кроме того, эротические отношения Людмилы и Саши, по мнению некоторых исследователей, имеют двойное дно. По мнению некоторых исследователей, девушка выступает в качестве своеобразной «ширмы» для прикрытия гомосексуальных установок Сологуба (вспомним некоторые эпизоды из «Тяжелых снов», о которых речь шла выше). Боясь выпячивать их, автор «Мелкого беса» подает свое пристрастие завуалированно - смакуя любовные игры девушки и отрока. Хотя от опытного глаза такое не скроется. В характеристике, данной творчеству Сологуба, князь Д. П. Святополк-Мирский говорит о манихейском характере последнего. В этой связи было бы интересно проследить фрагменты его произведений, содержащие соответствующие аспекты. При этом рассмотрев и их источники. Мы уже видели, как Сологуб обыгрывал ветхозаветный эпизод в «Мелком бесе». Соматические аспекты его мироощущения ярко представлены в стихотворении 1908 года. В нем Сологуб также использует библейские образы, чтобы данное мироощущение передать читателям: Я был один в моем раю, И кто-то звал меня Адамом. Цветы хвалили плоть мою Первоначальным фимиамом. И первозданное зверье, Теснясь вокруг меня, на тело 80 Еще невинное мое С любовью дикою глядело. У ног моих журчал ручей, Спеша лобзать стопы нагие, И отражения очей Мне улыбалися, благие. Когда ступени горных плит Роса вечерняя кропила, Ко мне волшебница Лилит Стезей лазурной приходила. И вся она была легка, Как тихий сон, - как сон безгрешна, И речь ее была сладка, Как нежный смех, - как смех утешна. И не желать бы мне иной! Но я под сенью злого древа Заснул… проснулся, - предо мной Стояла и смеялась Ева… Когда померк лазурный день, Когда заря к морям склонилась, Моя Лилит прошла как тень, Прошла, ушла, - навеки скрылась [17, с. 327-328]. В Библии Лилит упоминается однажды, как злой дух (Ис. 34, 14). Согласно еврейским представлениям, она выступала в роли суккуба, овладевая мужчинами против их воли. По одному из преданий, которое использует в данном случае Сологуб, Лилит была первой женой Адама. Между супругами сразу же возник спор о равенстве, в результате чего Лилит покинула своего мужа. На уговоры ангелов вернуться, она отказалась и заявила, что создана для того, 81 чтобы вредить новорожденным. Такой образ вполне вписывается в мифологии Сологуба, причем, учитывая его отрицательное отношение к деторождению, как вполне позитивный персонаж. Кстати, об одном из каббалистов сохранилось предание, что он добровольно предался Лилит. Подобные предания стали известны в Европе, начиная с эпохи Возрождения. Весьма значительный вклад в популяризацию образа Лилит сыграли художники-прерафаэлиты. Несомненно, что русский писатель был знаком с данными интерпретациями библейского персонажа. Ну и, наконец, рассмотрим ту мировоззренческую установку, которая лежала в основании изложенного выше. Это, конечно, своеобразный культ Смерти, который проходит через все творчество писателя. В. Я. Брюсов писал, что «в целом поэзия Сологуба - это строгие гимны во славу Смерти, избавительницы от тяготы жизни» [2, с. 308]. Чтобы не быть голословными, обратимся к тем произведениям интересующего нас автора, в которых данная установка получила яркое выражение. Вот, к примеру, стихотворение 1897 года: О владычица смерть, я роптал на тебя, Что ты, злая, царишь, всё земное губя. И пришла ты ко мне, и в сиянии дня На людские пути повела ты меня. Увидал я людей в озареньи твоём, Омрачённых тоской, и бессильем, и злом. И я понял, что зло под дыханьем твоим Вместе с жизнью людей исчезает, как дым [17, с. 196]. В 1913 году Сологуб пишет стихотворение, близкое по мысли знаменитым строчкам Феогнида: День только к вечеру хорош, Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти. Закону мудрому поверьте - День только к вечеру хорош. С утра уныние и ложь 82 И копошащиеся черти. День только к вечеру хорош, Жизнь тем ясней, чем ближе к смерти [17, с. 379]. В основе подобного манихейского мироощущения лежит, несомненно, сатанизм, что прекрасно передает стихотворение 1902 года: Когда я в бурном море плавал, И мой корабль пошел ко дну, Я так воззвал: «Отец мой, Дьявол, Спаси, помилуй, - я тону. Не дай погибнуть раньше срока Душе озлобленной моей, - Я власти тёмного порока Отдам остаток чёрных дней». И Дьявол взял меня, и бросил В полуистлевшую ладью. Я там нашёл и пару вёсел, И серый парус, и скамью. И вынес я опять на сушу, В больное, злое житиё, Мою отверженную душу И тело грешное моё. И верен я, отец мой, Дьявол, Обету, данному в злой час, Когда я в бурном море плавал, И Ты меня из бездны спас. Тебя, Отец мой, я прославлю В укор неправедному дню, 83 Хулу над миром я восставлю, И соблазняя соблазню [17, С. 278-279]. В качестве эпиграфа к данной главе мы избрали слова В. В. Розанова из «Уединенного» (1912). Продолжим цитату: «Наша русская вся - философия выпоротого человека. Но от Манфреда до Ницше западная страдает соллогубовским зудом: „Кого бы мне посечь“» [14, с. 35]. Надобно заметить, что автора приведенных строк и Сологуба связывали непростые отношения. В их биографиях и творческом пути можно найти немало общего. У обоих было трудное детство, многолетняя работа учителями в провинции, практически одновременно они перебрались в столицу, печатались в одних и тех же журналах, имели много общих знакомых. И, тем не менее, близости между ними не возникло. Наоборот, между писателями существовали отношения соперничества. Их политические воззрения носили диаметрально противоположный характер. Розановские «воскресенья» были альтернативой «воскресникам» Сологуба. Все это, конечно, не способствовало сближению. Если же переходить на мировоззренческий уровень, то установка Розанова может быть обозначена - «мир как благо». Она диаметрально противоположна манихейско-платоническому мировосприятию Сологуба, провозглашавшего в стихотворении 1919 года - «земля была моей тюрьмою» [17, с. 414]. Учитывая данное обстоятельство, антиподом Сологуба в культуре «Серебряного века» следует признать Розанова, который, по воспоминаниям современников, дал автору «Мелкого беса» следующую характеристику: «кирпич в сюртуке» [5, с. 163]. Здесь уместно провести еще одну линию, позволяющую разделить и противопоставить установки этих писателей - отношение к детям. Культ детей и деторождения, тема родового бессмертия, буквально пронизывает все произведения Розанова. Это хорошо известно и повторяться мы не будем. Из всего сказанного выше очевидно, что для Сологуба дело обстояло прямо противоположным образом. Продолжение жизни в результате деторождения было для него неприемлемо, так как продуцировало продолжающееся страдание человеческого рода. Правда, в одном из стихотворений Сологуб провозглашал: «Живы дети, только дети, - // Мы мертвы, давно мертвы [17, с. 185]. Это, на первый взгляд, противоречит негативистским установкам. Но, во-первых, одно утверждение 84 погоды не делает. А, во-вторых, этому стихотворению 1908 года можно противопоставить весьма показательный фрагмент «Мелкого беса», в котором сказано практически тоже, да не совсем так. Вот интересующий нас отрывок: «Только дети, вечные, неустанные сосуды божьей радости над землею, были живы, и бежали, и играли, - но и на них налегала косность, и какое-то безликое и незримое чудище, угнездясь за их плечами, заглядывало порой глазами, полными угроз, на их внезапно тупеющие лица» [16, с. 74]. Таким образом, в представленном отрывке мы видим подлинное отношение Сологуба к детям. Суммируя сказанное выше, можно утверждать, что Сологубу удалось осветить специфические аспекты человеческого бытия. В ряде аспектов его подход пересекался с уже существующими концепциями (манихейство, пессимизм Шопенгауэра), но были здесь и оригинальные черты. Речь идет о том повороте садомазохизм и фетишизм, которые, имея точки соприкосновения с классиками жанра (де Садом, Захер-Мазохом) все же следует обозначить как специфически сологубовский. Именно данный поворот и то мастерство, с которым это было осуществлено, позволяет отнести Федора Сологуба к числу видных представителей «маргинальной антропологии». Кроме того, ему удалось убедительно продемонстрировать те опасности, включая всевозможные манипуляции, которые преследуют человека, начиная с детского возраста [13].